Пока преодолел пространство орлиного взора, ночь подкралась. Вот она, голубая палатка. Изнутри подсвечена – не научились ещё дамы использовать оптимизаторы на полную катушку. Играют на гитарах, поют. Господи, когда это было, в какой из своих жизней перебирал струны с ними рядом?
Слёзы подступили в глаза, мокрота в нос. Фыркнул, прочищая.
- Ой, там кто-то есть, – голос Настеньки.
Подался прочь, стараясь не шуметь. Оглянулся. Мама шарила лучом фонарика в кустах у палатки. Господи, нет чтоб скинуть эту вонючую шкуру да в объятия. Кому-то нужен твой маскарад? Но страх проклятия держал на расстоянии.
Задавал себе вопрос - неужто посягнёт, червь могильный, на любимую дочь? И правнучку он, кажется, любил. Но не хочется искать ответы на такие вопросы: слишком велика цена риска. Привыкай, Алексей Владимирович, изгоем жить – посмотрел-послушал и будет….
На следующее утро Анастасии ползали на коленях возле палатки, изучая мои следы. Измеряли, фотографировали – должно быть, чёткий нашли отпечаток. И направление взяли верное – проследили мой путь до тех самых кустов, из которых я за ними наблюдал. Пришлось ретироваться и прятать следы в русле ручья.
Вечером, прокравшись к голубой палатке, слушал милые голоса и был счастлив – ни слёз, ни соплей. Гитары забыли, обсуждают, как меня приручить.
- Надо еду ему оставлять на видном месте, - говорит мама.
- Мы ж ничего не взяли! – восклицает доченька.
- Будем добывать. Готовить и оставлять. Он пообвыкнет, и мы подружимся.
- В Москву возьмём?
- Ну, в Москву…. А может быть. Если захочет.
Я ли не хочу в Москву, в нашу старую добрую квартиру? Эх, мама, мама.
Искать для йети яйца в птичьих гнёздах или ловить рыбу в ледниковом озерце (да там её никогда и не было) Настенька наотрез отказалась:
- Бабушка! Они же живые!
Вот и расти дочку сердобольной! Хорошо, что прошлогодние орехи не вызывали у неё чувства жалости. Набрали их мои дамы, накололи, от скорлупы очистили и на целлофанчике оставили как подношение. На валуне, средь поляны альпийского леса. Сами спрятались и наблюдают. Аппаратуру приготовили, ждут.
Сходить что ль, не томить? Только надумал, глядь – конкурент топает, самый настоящий йети. Ростом метра два с половиной – ну, не меньше, точно. В плечах косая сажень. Впрочем, плечи снежного человека не так ярко выражены, как у нас: сказывается отсутствие талии и длинные, до колен, могучие руки. Вся эта движущаяся масса…. Я бы сравнил её с гориллой, из-за растительности. Но морда (может, лицо?) существа более человеческая. И вообще, все движения йети выглядели осмысленнее, чем у простого примата. Не зря ж прозвали – снежный человек.
Он шёл не к алтарю с орехами, а за спинами моих дам к их палатке. Они его не видели, а я наблюдал, не зная, на что решиться. Йети подошёл к палатке, помедлил – я думаю, принюхался – а потом, не удосуживаясь поисками входа, вспорол острым когтём крышу и сунул голову внутрь. Минуту он проверял глазами информацию носа. Убедившись в отсутствии признаков пищи, смял палатку, потоптался ногами, круша её содержимое, и пошёл прочь.
Вот сволочь! Догнать, набить рожу мохнатую? Однако, настоящий йети! Учёные его ищут, с ног сбились, и никак…. Можно сказать, подфартило вам, Алексей Владимирович. Стоит ли упускать шанс?
Оставив за спиной алтарь с орехами, моих дам с кинокамерами и порушенную палатку, устремился следом.
Заметил он меня на леднике, далеко от того места, где я его. Зарычал, замахал могучими руками над головой, будто пчёлы досаждали. Я ногу приставил – фельдфебель гневается. Он ждал другой реакции. Ещё порычал, распаляясь, а потом устремился на меня, скаля зубы и пальцы скрючив.